Представители общественной наблюдательной комиссии и уполномоченного по правам человека в Саратовской области посетили Марксовскую специальную общеобразовательную школу-интернат. Визит пришелся на самое начало учебного года.
Спецшкола – это не место лишения свободы, не тюрьма и даже не воспитательная колония. Это всего-навсего школа, в которую учеников направляют по приговору суда. Полностью название заведения звучит так: «Государственное казенное специальное учебно-воспитательное учреждение Саратовской области для детей и подростков с девиантным поведением закрытого типа «Марксовская специальная общеобразовательная
школа». Здесь учатся и живут 19 мальчишек от 11 до 18 лет, каждый из них совершил какое-либо преступление. За кражи из нынешнего контингента «отбывают» 13 человек, мошенничество привело в Маркс одного подростка, а «совокупные правонарушения» совершили 5 воспитанников школы. Их учат и воспитывают 23 педагога, а сама школа находится в ведении учредителя – областного министерства образования. Вообще-то школа рассчитана на одновременное пребывание в ней 105 человек.
– Мы могли бы принять гораздо больше мальчишек, чем живут у нас сегодня, – говорит директор школы Сергей Шаров. – Лет десять назад в школе обучались и жили до 200 человек, места не хватало, все спальни и классы были наполнены до отказа, дети спали на двухъярусных кроватях, а в спальном корпусе были задействованы все три этажа. Но в последние годы в школу попадает все меньше ребят. В прошлом году было, например, 17 человек.
Может, радоваться надо – меньше детей с девиантным поведением в спецшколе – значит, снизилась преступность среди несовершеннолетних? Но, как выясняется, причина практически пустой спецшколы вовсе не в этом. Да и статистика говорит об обратном – преступность растет. По мнению Сергея Шарова «виноваты» судьи, предпочитающие отправить оступившегося подростка не в спецшколу, а в воспитательную колонию, и частые амнистии, которых за последние годы было несколько.
Амнистирование освобождает в первую очередь несовершеннолетних, совершивших нетяжкие преступления. Предполагается, видимо, что несовершеннолетний гражданин и его родители осознают все благо этого государственного акта и больше не допустят повторения прежних ошибок. Но, видимо, амнистия воспринимается как безнаказанность, и появляется уверенность в том, что и на следующий раз все так же сойдет с рук. Вот вам и одна из причин роста подростковой преступности. К таким же последствиям, возможно, приводит и то, что большинство приговоров означают для малолеток направление в воспитательную колонию, а это более жесткие, по сравнению со спецшколой, условия содержания, приближенные по смыслу к «взрослым» учреждениям этого типа. Спецшкола даже не остается «пятном судимости» в биографии ребенка, чего не скажешь о колонии, чей след может протянуться через всю жизнь, делая подростка отверженным в обществе.
Получается так, что правоохранительная и правоприменительная системы невольно содействуют созданию условий для продолжения «сложных судеб»?
Сегодня у каждого воспитанника спецшколы – фактически индивидуальный воспитатель. С ними занимается психолог, за здоровьем каждого ребенка пристально следит медработник, в классах по 2-3 человека, в столовой – пятиразовое питание с кашами, супами, котлетами, конфетами и фруктами. Мальчишки ухожены, аккуратно одеты, у них есть спортивные костюмы, кроссовки, ночные пижамы, всяческие джемперы и куртки, белье и полотенца, и даже выходные костюмы-тройки. Эти ребята живут так, как они, наверное, никогда не жили у родителей – их развлекают, они занимаются спортом, участвуют в разных соревнованиях (и побеждают!), летом купаются в реке, играют в футбол, зимой катаются на лыжах. В спецшколе есть даже церковная комната, а в тумбочках у ребят – иконки и игрушки.
Само здание школы, конечно, старое – 1948 года рождения, спецшкола в нем расположена с 1964 года. Но постоянно ремонтируется. Ремонт в спальнях, в столовой посвежее, посовременнее. Спортзал, такое впечатление, сильно уменьшился в размерах от наслоений масляной краски, да и могла бы она быть посветлее, повеселее. Мастерские, кажется, сошли с лент старой кинохроники. Но все равно среди всего этого антуража чувствуется искренняя забота о детях, которые ошиблись в этой жизни, а им до сей поры никто не помог.
Сергей Шаров рассказывает, что некоторых воспитанников аккуратно навещают родители, а к некоторым никто не приезжает за все время пребывания в спецшколе. И когда настает время расставания – сердце кровью обливается – куда они пойдут? Опять в те самые семьи, откуда уходили воровать и совершать «совокупные преступления»? Поэтому нередки случаи, когда мальчишки пишут прошения в суды с просьбой продлить срок их пребывания в спецшколе до совершеннолетия. Сейчас у директора уже есть два таких заявления.
Ну а потом, после того, как исполнится 18 лет? В армию, если позволяет здоровье. На в целом благополучном фоне есть и не очень приятный оттенок. То, что касается будущего воспитанников, продолжает в любом случае оставаться зыбким и ненадежным. Казалось бы, самое естественное в условиях воспитания подростков с девиантным поведением – давать им в руки вместе с документами о полученном образовании и диплом о профессии. На рынке труда востребованы рабочие специальности. Но в спецшколе мальчиков учат плести корзинки из ивовых прутьев (красивые получаются!), да делать мягкие игрушки. Понятно, что все это, возможно, останется в качестве хобби по жизни, а профессией вряд ли станет. И тут сразу вспоминается великий педагог Антон Семенович Макаренко с «Педагогической поэмой», «Флагами на башнях», фотоаппаратом ФЭД, производство которого освоили его малолетние преступники и то, как он не боялся учить ребят рабочим специальностям, доверяя им и токарное, и слесарное ремесло. Ну да у нас, конечно, не голодные послереволюционные годы, 21-й век на дворе, так что и без фотоаппаратов прокормим! Только вот что эти ребята будут все-таки делать за воротами спецшколы?
